Крістіан Жерегі: Сьогоднішні відповіді на майбутні питання
06.05.2016
Подаємо інтерв’ю Олени Михайлової із українським кінорежисером Крістіаном Жерегі.
Крістіан Жерегі — член творчого об’єднання #BABYLON’13, режисер телеканалу «1+1», військовий кореспондент, автор документальної стрічки «Край Землі: зона АТО». У складі батальйону «Київська Русь» брав участь у бойових діях в Донбасі.
Кристиан Жереги: Сегодняшние ответы на будущие вопросы
— Спасибо, что предлагаете поговорить. Честно говоря, уже устал отвечать на одни и те же вопросы всяких блогов и телеканалов о Майдане, войне или непонятно о чем…
— И все-таки, Кристиан, начну с темы, которую журналисты поднимают почти в каждом вашем интервью: творчество и свобода. Как вы считаете, абсолютно свободный — и внутренне, и внешне — художник способен создавать шедевры (вспомним, что тоталитарные режимы, советский в частности, весьма обогатили мировую культуру)?
— Хм, с телевизионщиками как-то отвык думать над ответами… (Улыбается.) Зайду издалека. За несколько лет до развала СССР, в 1987 г., в перестроечный период, мой отец, на чьих картинах я рос, снял фильм «Диссидент». Как раз об этом: о том, что, когда после тотальных запретов вдруг разрешили говорить всё, оказалось, что сказать-то и нечего. В чем-то этот процесс продолжается до сих пор. В России он пошел по, так сказать, рыночному пути, при котором картинка заменила содержание. Перелом этот начался где-то в 2000-м и завершился к 2006-му. Кино развернулось в восточном направлении (как, собственно, и все общество), и на сегодняшний день в российском кинематографе остались один-два настоящих мастера, остальные же специализируются исключительно на попкорновом продукте. Какое-то время Украина шла вслед за Россией, но потом произошел культурный разрыв. Да, пока еще мы стоим на границе между европейской и азиатской культурами, но надеюсь, со временем этот разрыв только усилится и Украина начнет активно работать с европейским рынком. Несмотря на то, что сотрудничество с Россией вроде бы понятнее и привычнее, у Украины свой путь. У нас сегодня не просто полная свобода, у нас ярко горит огонь. И это — выплавка нового направления, нового вкуса, нового зрительского ощущения. В кинематографе мне этот период напоминает 20-е гг. XX в., когда в кино пришли новые люди со свежими идеями, когда возникло много интересных направлений и было создано немало киношедевров. Думаю, в ближайшие годы мы увидим подъем украинского кино и услышим новое слово от украинских кинематографистов. Если говорить о направлении развития, думаю, это будет уклон в реализм, что, собственно, мы уже и наблюдаем…
— Но сегодняшнее кино об актуальных для Украины событиях — Майдане, войне в Донбассе — больше похоже на хронику, на основании которой через годы или даже десятилетия можно будет создавать уже документальные фильмы в классическом понимании этого жанра (как было, к примеру, с кино о Второй мировой войне). Или это такой новый формат кинодокументалистики?
— Ударные изменения в сознании мыслящего меньшинства привели к тому, что сегодня осмысление текущих событий должно проходить оперативно; на вопросы, которые нам постоянно ставит время и общество, нужно отвечать максимально быстро. И это вопросы самого разного характера: совести, чести, нравственности. Общество их задает, но ответов из информационного поля не получает. Ну просто потому, что в украинском менталитете стадный инстинкт в десятки раз слабее, чем в российском. А искусство оперативно реагирует на общественный запрос на постоянное осмысление происходящего, в первую очередь, конечно же, реагирует именно документальное кино. Кто мог представить еще года три назад, что документальное кино будет смотреть массовый зритель, что документальные фильмы выйдут в широкий прокат! Что же касается противопоставления «хроника — документалистика», мне кажется, все дело в качестве продукта. Тот же #BABYLON’13 или «Громадське ТВ» — это новый формат кинодокументалистики. За два года — начиная с Майдана и продолжая войной в Донбассе — мы, без преувеличения, воспитали нового зрителя и сформировали в обществе голод на документальное кино.
— И как быстро произойдет насыщение?
— Сегодняшний зритель перестает слепо реагировать на просто трагическую картинку, его уже не зацепишь некачественной режиссурой, низкосортным материалом. Зритель постепенно переходит на новый этап, сознательно ограничивая для себя допуск к информационному полю. Он начинает избирательно относиться к информационным источникам и сравнивать хорошее документальное кино с плохой «телевизионкой». Поэтому для кинематографистов наступил момент, когда количество продукта нужно переводить в качество.
— И каков ваш рецепт?
— Я люблю экспериментировать. Использую в своих фильмах элементы разных киноязыков, пытаясь найти именно то ощущение, которое наиболее близко зрителю. И сравниваю отклики. К примеру, в один из последних проектов — социальную рекламу Вооруженных сил Украины — я включил вполне четкие реминисценции советских фильмов о Второй мировой войне, с одной стороны, и голливудского кино — с другой. Ролик получил грандиозный отклик в Интернете, его крутили восемь телеканалов. Значит, удалось нащупать ту точку, которая цепляет зрителя, желающего сегодня видеть что-то новое. Сейчас этот ролик попросили для рекламы контрактной армии.
— А как влияет на ваши проекты то, что вы не просто кинематографист, фиксирующий те или иные события, а непосредственный их участник?
— Сложно делать рецензию на собственные фильмы… Скажем так, мне в принципе не близка позиция стороннего наблюдателя, который работает с материалом, как литературный редактор с авторским текстом. То, что, снимая «Край Земли», я находился внутри процесса, что все герои картины — родные мне люди, с которыми я говорю на одном языке, позволило добиться на экране максимальной реалистичности. Побывав вместе с бойцами под обстрелами, я стал для них своим. Уже через неделю они перестали обращать внимание на мою камеру. И когда тебя с камерой фактически не существует, повышается фильтрация режиссерской точки зрения, появляется возможность фиксировать настоящую жизнь, ловить какие-то неожиданные моменты. Например, такие эмоциональные, как слезы бойца над письмом незнакомой маленькой девочки. Возможно, поэтому этот фильм так не любят официальные государственные структуры. (Улыбается.)
— Создается ощущение, что они не любят тему вашего фильма в принципе. Где, к примеру, госзаказ на кино о войне, которая идет уже два года?
— Насколько я знаю, Советом национальной безопасности и обороны сейчас разрабатывается алгоритм финансирования военного кино.
— В нашем государстве от алгоритма до его реализации, как правило, долгий путь…
— Я сейчас подаю на питчинг Госкино проект киноальманаха, посвященного 2014 году, первому году АТО. В нем участвуют двенадцать режиссеров, которые готовы делать нестандартный для нашего кинематографа продукт. У меня собралась, пожалуй, самая сильная команда, снимающая военное кино. Это профессионалы первого эшелона, работавшие над фильмами «9 рота», «Незламна» и даже над голливудскими проектами. Хотя, вообще-то, я сторонник скорейшего ухода от советской системы всяческих министерств и ведомств, имеющих отношение к культуре. (Проект кіноальманаху «Неоголошена війна» було подано на Восьмий конкурсний відбір кінопроектів Держкіно. – НСКУ).
— Альтернативой господдержки такого кино, которое снимаете вы, могут быть частные инвестиции?
— Вместо ответа просто расскажу, как финансировалась социальная реклама ВСУ, о которой я упоминал выше. У нас ведь там в кадре и вертолеты, и танки... Естественно, это все постановочные съемки. В общем, масштаб и бюджет сами можете оценить. Так вот, съемки проводились за счет волонтеров и за мой счет, хотя меня до сих пор спрашивают: «Сколько же тебе за этот проект Минобороны отвалило денег?» (Смеется.) И не потому, что у нас министерство неправильное, не потому, что армия у нас неправильная, просто нет законодательной нормы, позволяющей им финансировать фильмы на военную тематику! В свое время из советских законов было вырезано все, что могло касаться подъема национальной идеи. Поэтому снять картину вроде «Войны и мира» с аналогичной государственной поддержкой в Украине сегодня невозможно.
— Ну, пока вроде бы никто о подобных планах и не заявлял…
— Знаете, наш минутный ролик ненамного уступает полнометражной эпопее по серьезности подхода к съемкам. Я изначально поставил перед участниками этого проекта высокую планку, решив, что снимать мы его будем по всем законам большого кино. Одна только съемочная группа состояла из 60 человек, хотя по хронометражу этот ролик даже короче клипа. И если к каждому украинскому фильму будет такой же подход, каждый наш фильм будет явлением. Хотя сегодня так снимать военное кино сложнее, чем, скажем, лет через пять.
— С другой стороны, сегодня, наверное, проще со зрительским восприятием: все попадает на, так сказать, вспаханную самой ситуацией почву. Поэтому сегодня художественная составляющая вполне может отходить на второй план, а вот через пять-десять лет зритель этот фактор уже начнет анализировать.
— Вопрос только в том, чего ты хочешь своим кино добиться.
— И какая у вас сверхзадача (вот и пришло время банальных журналистских вопросов)?
— Для себя я пока обозначил одно. Когда-нибудь, если доживу, меня спросит мой сын или сын моего друга: «Кто были эти люди, которые ушли «холодным летом 2014-го» воевать и погибать за Украину?» И хочется сделать такое кино, которое станет ответом на этот будущий вопрос. Как-то так.
Фото з архіву Крістіана Жерегі
Розмову вела Олена Михайлова