Вадиму Скуратівському – 75!
05.10.2016
5 жовтня 2016 року академіку Національної академії мистецтв України, доктору мистецтвознавства, професору, заслуженому діячу мистецтв України, культурологу, літературознавцю, кінокритику Вадиму Скуратівському виповнюється 75 літ.
Ювіляра – члена нашої Спілки вітає голова НСКУ Сергій Тримбач.
Мої вітання Людині, яку люблю і шаную вже 46 літ!
За відомою формулою у нашій країні треба жити довго і тоді всього досягнеш... До часів Перебудови-Перестройки Вадима Леонтійовича влада одверто недолюблювала. Починав-бо класично і переможно – захистив кандидатську дисертацію, видрукував книжку, почав викладати в Київському університеті. От з тих часів я, тодішній студент філфаку, і знаю, і шаную цю супернеординарну людину. І за колосальний інтелект, і за відвагу, з якою він завжди воював за принципи, яких тримався непохитно... Звісно, це мало кому подобалося, тому й відтісняли його на задвірки життя. Не відтіснили!
Ні на кого не схожий! Через роки Сергій Маслобойщиков запросить Скуратівського на роль у фільмі «Співачка Жозефіна і мишачий народ» (за творами Франца Кафки, пророча картина, до речі) і він зіграє роль такого собі інтелектуала, якого вже не чують... Нині ми дожилися саме до такої ситуації, хіба не так? На телеекрані суцільні політики найдешевшого розливу – і ніц інтелектуалів!
В одному з інтерв’ю Вадим Леонтійович нагадав: Письменник Марсель Пруст мріяв, аби щоранку людина виймала із своєї поштової скриньки не газету, а «Думки» Паскаля, одного з найглибших людей всіх часів і народів. Одначе, із сумом відзначав Скуратівський, людство до такої поштової скриньки не готово. «Але ж треба готуватися! Іншого виходу в нього немає! Інакше грядуть катастрофи, які можуть бути поставлені на конвеєр».
Це сказано 8 років тому. Нині ми вже спостерігаємо за роботою такого конвеєра... Не чуємо Скуратівського і людей його рівня!
І ще з того ж інтерв’ю (Михайлу Назаренку, газета «Бульвар», січень 2008-го).
– То, что вы появились на свет в 41-м году на оккупированной немцами территории, как-то повлияло на вас?
– Когда я родился, староста нашего села посоветовал моей маме, учительнице (отец, тоже учитель, был в Красной Армии), назвать меня Адольфом: «В честь нашего нового вождя Гитлера!» Она заплакала. Ночью пришел мой дядя Минай, он был партизаном: «Що ти плачеш? Та чорт з ним! Це ж не надовго». Хотя, на самом деле, тогда так не казалось.
Но Адольф – имя неправославное, а меня нужно крестить. Староста предлагает: «Тодi назвiть Василем – на честь нашого станового». Мать снова в слезы. Приходит соседка, приносит святцы, а там одно из первых имен – Вадим. День ангела – 22 апреля.
Мать стала партизанской связной, и на протяжении почти двух лет она носила меня на руках на все свои явочные квартиры. Я не знаю, как мы выжили (...).
Дело в том, что материальные ценности, деньги не могут быть абсолютным эквивалентом всего и вся в обществе. Результат может быть самый сокрушительный. Апокалипсис.
Нужна какая-то другая стратегия жизни. Она есть на классическом Востоке. А Восток неклассический – это, извините, Камбоджа, где тысячу лет говорилось, что индивидуальное существование не имеет значения. Договорились до того, что появился политический режим, который взял да и уничтожил половину населения страны (...).
– Вы в открытую говорили все, что думали? Не могли промолчать?
– Я всегда молчал, молчал, а потом из меня вырывалось что-то соответствующее. Мне казалось, что люди вокруг говорили то же самое, но я, очевидно, высказывался намного резче (...).
– За что вас убрали из «Всесвiта»?
– В 77-м в журнале была напечатана моя статья о французском писателе Андре Мальро. В ЦК проходило идеологическое слушание этого номера. Все было хорошо, но встал один наш литературный мэтр (не хочу называть его фамилию, потому что некоторые его романы начала 60-х – мои любимые) и говорит главному редактору Павлычко: «Дмитре, ти таку погану статтю надрукував про того Мальро якогось Скуратовського. Вiн у тебе працює?» – «Працює». – «Так ти йому плати бiльше десь на 50 карбованцiв, щоб вiн бiльше нiчого не писав».
Дмитро Васильович передал этот разговор мне: «Найкращий знавець зарубiжної лiтератури сказав про вас те саме, що завжди кажу я: ви сноб, естет, i не вартiсно те, що ви пишете».
А потом «найкращий знавець зарубiжної лiтератури» (я все ж назву прізвище цього «знавця» – Павло Загребельний. – С.Т.) написал предисловие к украинскому изданию сочинений Анатоля Франса. Я смотрю: почти все, кроме первого и последнего абзаца, позаимствовано у московского автора, литературоведа Якова Фрида. Все! Одна профессорша мне говорит: «Как вы догадались, что это плагиат? Я написала положительную рецензию, но отметила, что есть неточности только в первом и в последнем абзаце». Разразился неимоверный скандал. По моим сведениям, он дошел до Щербицкого. Тот распорядился: «Погасить!» Меня допрашивали в КГБ, были угрозы. В свой черед я пообещал поехать в Москву и дать интервью зарубежным журналистам (...).
– На вас навешивали идеологические ярлыки?
– В 78-м я написал несколько парадоксальную статью «Шевченко в контекстi свiтової лiтератури». Павлычко похвалил меня, напечатал ее. Но Союз писателей вздыбился против этой статьи, и тот же Павлычко указал мне на дверь в связи с моим «украинским буржуазным национализмом». Однако дело, думаю, было много сложнее. Я тогда имел кое-какие ограниченные, но связи с диссидентами, был, скажем, из того же круга. Хотя держался подальше от откровенных его манифестаций. Ну, очевидно, КГБ и не выдержал...
– Что же не понравилось Союзу писателей в вашей статье о Шевченко?
– Она была не похожа на парадное шевченковедение, на патриотический барабанный бой. Я задался вопросом: чем Шевченко – великий, чем – выдающийся? И вдруг сообразил, что практически вся мировая литература создавалась, условно говоря, дворянством и аристократией человечества, то есть где-то на социальном Олимпе. И Достоевский, и... при всем моем уважении, Пушкин, и Гюго, и многие другие описывали низы, спускаясь к ним сверху.
А Шевченко как раз в этом самом мире низов и появился. И поднялся на вершину мировой культуры с опытом тогдашнего ада, в котором пребывало украинское селянство. Он так и говорил: «Украинский пан может испугать старика Данте своим деспотизмом».
Мысль, казалось бы, очень простая, в известном смысле даже марксистская. Но Союз писателей обрушился на меня со всей силой. Писатель Левада кричал: «Вiн пiдняв руку на сонце росiйської поезiї!» (...). В Москве студентам и абитуриентам, всегда можно будет приобрести диплом специалиста, поэтому если надо купить диплом в Москве , то можно будет приобрести диплом любого учебного заведения и сразу из студента, превратиться в человека с дипломом о высшем образовании!
Что сделал Горбачев? Находясь в полном политическом одиночестве, но, пользуясь могуществом своего аппарата, он рванул рычаг истории. Да ему памятник надо поставить из чистого золота! И когда-нибудь поставят.
Моя мать, скромная сельская учительница, узнав, что я еду в Москву и, возможно, увижусь с Горбачевым, сказала: «Як ото побачиш Горбачова, так ото до землi йому вклонись». Рядом сидел мой дядя, ее брат, в былые времена секретарь обкома, хороший человек, но «при своем мнении»: «Марiя, ну що ти кажеш? За якi такi заслуги?» Она повернулась к нему: «За те, що вiн твою партiю розiгнав». Браво!
Для меня Украина 70-х – самое интеллектуально угнетенное пространство в Союзе. Мне тогда казалось, что это уровень ультрадогматической сталинистской Албании. Но когда мне позже стали доступны албанские тексты, я увидел: куда нам до Албании! Там были блестящие поэты, писатели, художники, ученые! И режим странным образом их не всегда трогал. А в обезумевшем Киеве уничтожалось решительно все! (...).
– О чем-то сожалеете?
– Меня очень интересовал спорт, я занимался боксом. К сожалению, в этом деле у меня ничего толком не получалось, я оказался довольно бездарен. Начинаешь думать, и вдруг уже лежишь на ринге. Тренер наклоняется надо мной с воплем: «Думать будешь в библиотеке!» Что ж, пришлось перекочевать в библиотеку.
Сергій Тримбач